Законы безумия  - Мария Высоцкая

***

В состоянии овоща я валяюсь почти две недели. Две недели просто вывернуты в мусорное ведро. Тренер кипишует и боится, что мы пролетим со спонсором, который очень желает посмотреть на лучшего бойца, то есть меня. Я парюсь из-за того, что, кажется, слетаю с соревнований, и того, что не знаю, что подарить маме Марине на день рождения. Кстати, ей будет сорок один. Это для меня стало явной новостью, притом что выглядит она точно лет на пять младше своего возраста.

Допив чай, ухожу из столовки. В три часа я должен быть на тренировке. Замотавшись шарфом почти до глаз, пересекаю футбольное поле, забегая в корпус спортзала.

– Георгий Иванович, здрасьте.

Тренер пожимает мне руку.

– Пришел, наконец-то. Я уж грешным делом подумал, что все, – лыбится, демонстрируя отсутствие одного переднего зуба. Причем не вставляет он его намеренно.

– Да не дождетесь.

– Давай десять кругов, пятьдесят отжиманий, ну ты все и так знаешь.

– Ага. Слушай, Иваныч, что можно Баженовой на днюху подарить?

– А у нее день рождения?

– Ага, завтра, – запрыгиваю на турник, начиная подтягиваться.

– Так, а мне никто ничего не говорил.

– Иваныч, они еще с начала недели все скинулись. Мелкова собирала, сам видел, – перевожу вес на одну руку.

Тренер трет усы, слегка задумавшись, а потом грозно шикает в мою сторону.

– Подтягивайся давай, – бубнит, – обнаглел в край, – а сам семенит в свою каморку. Щас Мелковой звонить будет.

Он-то позвонит, а у меня на повестке дня так и остается нерешенный вопрос. Что дарить?

В зале я торчу почти до вечера. Сегодня Иваныч жестит, словно хочет выколотить из меня душу. Но и я не остаюсь в должниках. Убедившись, что сил во мне хоть отбавляй, он отправляет меня на рандеву с грушей, а сам постоянно куда-то звонит.

– Все, – радостно выдыхает, оттаскивая меня от груши.

– Че все-то?

– Цветы заказал на завтра.

– Их в любом ларьке купить можно.

– Не в любом. Это будет от всей нашей секции букет. И торт жена моя испечет именной. Баженова нам с инвентарем помогла, спонсора нашла, а эти курицы мне даже не сказали, что у нее праздник.

– Нормально тебя, Иваныч, зацепило.

– Иди давай отсюда. И сладкого не жрать, тебе подсушиться надо.

– Понял я, понял.

По дороге встречаю Мелка. Этот прохиндей уже успел где-то бухнуть пивка. Копперфильд, блин.

– Шелест, – закидывает свою граблю мне на плечо, – ты че такой убитый?

– Я б на тебя посмотрел, если б ты хотя бы одну третью моей тренировки выволок.

– Да ну тебя. Оно мне не надо.

– Эт я понял. Ты че такой красивый?

– С девочкой в городе познакомился.

– Ты в город лазил?

– Ага.

– Бл*, мы ж договаривались, что так не делаем больше.

– Я один раз.

– Мелок, – говорю тихо, но чувствую, что он и так все понял. Убирает лапу с моего плеча.

– Все, не разгоняй воздух. Больше не повторится. Если с нами, как с людьми, то и мы так же.

– Че за девка-то?

– Катюха, – лыбится, – у нее батя – владелец банка, ну этого, как его, у нас тут на углу точка есть.

– Да понял я. Мажорка? – кривлю губы. – А как же это твое коронное, с такими, как они, в одно поле ср…?

– Завались, Богдаша, – плюет в сторону. – Ты б ее видел.

– Видел я тут одну. Дура дурой, и нос холодный. Пошли уже. Ромео!

Мелок корчится, пытаясь отвесить мне леща. Но это бесполезно. Перехватываю его граблю, заламывая за спину. Не сильно. Не больно. Но чтоб неповадно.

– Отпусти. Лось.

– Не ной.

Мы почти вваливаемся в коридор, подкалывая друг друга. На ходу стаскиваем куртки, направляясь в столовку. Как раз к ужину.

***

Следующий день кажется каким-то торжественным. Все поздравляют Марину, жрут торты и по сто раз ходят пить чай. Столовка сегодня работает целый день.

Баженова улыбается, играет с малышней, а я стою в стороне и бешусь. Бешусь от всего, что здесь происходит. Меня раздражают все собравшиеся вокруг люди, меня тошнит от воплей и смеха малявок, которых она поднимает на руки. Она, с*ка, ведет себя до безумия непрофессионально, потому что не имеет права привязывать к себе детей, не имеет права проявлять к ним столько любви, заставлять зависеть от себя, ставить перед собой на колени.

Не имеет, но делает… Она относится ко всем одинаково, с любовью, больной радостью в глазах. А меня тошнит. Меня разъедает изнутри. Потому что я не хочу этого. Не хочу, чтобы ее внимание было всеобщим. Оно должно, оно просто обязано быть моим.

У нас с ней столько общего. А еще она до дури похожа на мою маму… или же мне просто хочется так думать.

– Ребята, – она поджимает губы, – вы все такие замечательные, вы устроили мне такой праздник. Спасибо вам огромное.

Все хлопают, а я тупо повторяю за окружением. Я даже не слышу, что она еще говорит, не слышу до тех пор, пока в помещении не становится подозрительно тихо. Моргаю, фокусируя взгляд.

– …ребята, я хочу пообещать вам, что ничего не поменяется. На мое место придет очень хороший человек – Алексей Витальевич. Это мой друг, мы вместе учились, он, кстати, многодетный отец.

Из-за двери выходит широкоплечий мужик, с едва виднеющейся сединой. На носу очки, на шее галстук. Ухахатываюсь внутри, но мне ни хрена не смешно, мне, с*ка, вообще не смешно. Только в этой ср*ной жизни появилось хоть что-то хорошее, как и это у меня выдирают с потрохами.

Резво выхожу из зала. Быстро пересекаю коридор, забирая из гардероба куртку. Меня потряхивает, злость плещется через край. И я с тоской вспоминаю времена, когда нам приходилось здесь выживать. Потому что лучше выживать. Чем находиться под мнимой опекой и любовью. Ей плевать, так же, как и всем. Она поманила нас костью, как глупую стаю голодных собак. Поманила, приласкала, а потом исчезла, оставляя нас один на один с нашей никчемной и никому не нужной любовью.

Богдан.

Я шатаюсь на улице больше суток. Мне не хочется возвращаться, но придется. Если я чего-то хочу добиться в этой жизни, то я должен вернуться и с утра до ночи пахать в зале. Это единственный выход. Один на миллион.

В наш сарай прихожу ближе к вечеру следующего дня. Все, конечно, стоят на ушах. А кто-то хочет мне эти самые уши открутить. Валяев, наш новый директор, смеряет меня рассерженным взглядом и просит пройти в его кабинет.